Мы отбивали Грозный, как наши деды – Сталинград
Встретиться с героем сегодняшнего интервью мы планировали еще полгода назад в рамках проекта «Год сухоложских героев». Но из-за вахтового графика его работы состыковаться удалось лишь в преддверии новогодних праздников. Решили так: какая, в принципе, разница, когда выйдет публикация – в рамках проекта или чуть позднее, ведь трагические события 20-летней давности останутся в истории страны навсегда, как и подвиг девятнадцатилетнего на тот момент парня.
Новогоднюю ночь с 31 декабря 1999-го на 1 января 2000 года, когда военнослужащие Софринской бригады получили приказ взять штурмом Грозный и разбить бандформирования чеченских боевиков, Сергей Коковин не сможет забыть никогда…
Об обстановке в Чечне в конце 1999 года
– Из Егоршино меня направили в Москву, где находилась часть, оттуда – в учебку в Сыктывкар, в школу сержантов, обучаться на сапера-подрывника. По окончании школы вернулся в Москву. Через месяц командировали в Чечню (часть бригады уже находилась там), – вспоминает Сергей. – Планировалось, что это будет обычная учебная командировка в полевых условиях, которая продлится не более трех месяцев, но все понимали, что нас могут привлечь к участию в бое вых действиях. В середине 1999 года Грозный уже представлял собой мощный укрепрайон, набитый вооруженными до зубов боевиками, и наше командование предполагало, что без штурма города не обойтись.
«Первые удары по Грозному были нанесены задолго до штурма: 30 сентября разбомбили объекты боевиков в Октябрьском, Старопромысловском и Заводском районах города. В конце октября наша авиация уничтожила склад ГСМ и цех электроприборов, в котором велось кустарное производство гранатометов. В начале ноября сровняли с землей штаб чеченского командира Руслана Гелаева и четыре нефтеперерабатывающих мини-завода. Население интенсивно бомбардировали агитками с призывом покинуть город. К 11 декабря в городе оставалось несколько тысяч стариков, инвалидов и женщин с детьми, которые не могли самостоятельно оставить Грозный.
По оценкам командования, численность боевиков составляла шесть-семь тысяч. Их главари Аслан Масхадов, Шамиль Басаев и Хаттаб разработали и утвердили план обороны Грозного, разделив город на четыре сектора. 26 декабря 1999-го было объявлено о начале спецоперации по поиску и ликвидации бандформирований силами внутренних войск и милиции. Первый удар нанесли по Старопромысловскому району. Для этого командование задействовало подразделения СОБРа и 21-й Софринской бригады». (С сайта РИА Новости. «Расплата за 1994-й. Как брали Грозный во вторую чеченскую»).
– Боевики беспрепятственно впустили нас в городскую застройку, затем перекрыли пути для продвижения вперед и отступления и открыли огонь со всех сторон, – продолжает рассказ Сергей. – Мы оказались, по сути, в ловушке, а они били из минометов, автоматических гранатометов, спаренных зенитных установок. В первый день штурма наша бригада понесла большие потери. Позже командир в одном из интервью сказал, что в тот день бригада единовременно потеряла убитыми больше бойцов, чем за всё время своего существования. До сих пор удивляюсь, как живым остался, потому что погибших и раненых было много. Сапер ошибается только один раз – эту истину я познал не только в теории: несколько ребят подорвались на моих глазах. Район нам удалось занять с третьей попытки. Здорово помогали местные сотрудники милиции.
В палатку вернулся только через месяц
– Батальон базировался в поле на окраине города, жили в палатках. Перед началом штурма нас, саперов, прикрепили по двое к разным подразделениям, и мы вместе со всеми пошли на штурм… В палатку я вернулся лишь через месяц, всё это время ели и спали там, где вели боевые действия. Отбивали у боевиков по одному дому, улице. Наверное, так же наши деды отстаивали Сталинград в 1943-м…
Пока воевали, не мылись месяца четыре, вши одолели. Было ли страшно? Очень, но только в первый день. Когда прорвали оборону и стали теснить боевиков, продвигались буквально по трупам. Спустя два-три дня уже не обращали внимания на тела погибших. Была поставлена цель: занять тот или иной объект – и мы занимали. В 19 лет нет такого понимания жизни и смерти, как, скажем, в 30. Мы были еще совсем зеленые, ни у кого ни жен, ни детей, ни опыта взрослой жизни.
Еще было страшно перед самым дембелем, когда понимал, что до возвращения домой остаются считанные дни, вдруг не повезет…
Штурм длился до февраля. 6 февраля Путин, который был тогда исполняющим обязанности Президента России, сообщил о завершении операции по освобождению города от боевиков.
В общей сложности в Чечне я пробыл 252 дня. За эти восемь с половиной месяцев поседел полностью. Орден получал перед самой отправкой домой. Нас выстроили на плацу и стали зачитывать список награжденных: фамилия, награда такая-то и «награжден посмертно», снова фамилия, награда и снова «посмертно»… Живых в том списке оказалось раз-два и обчелся. По большому счету наградой для нас было уже то, что живыми остались.
Мама долго не знала, что я воюю. Начала переживать, когда перестали приходить письма (я как в Чечню уехал, так она ни одного письма и не получила, хотя я писал). Позвонила в часть, и ей сообщили, что нас отправили в командировку. Она каждую неделю звонила в часть, спрашивала, нет ли меня в списках погибших, раненых или пропавших без вести. Ей отвечали, что я жив и здоров. Постоянно смотрела репортажи в новостях. Не знаю, сколько у нее за это время седых волос прибавилось, сколько ночей бессонных было. Сейчас уже и не узнаю…
Когда узнавали, что воевал в Чечне, отказывали в трудоустройстве
– Пришел домой 2 сентября. Город тот же, люди те же, а жизнь совсем другая. Мне даже выпить за свой дембель не с кем было: одни друзья-приятели после армии уехали работать в Екатеринбург, а те, которые остались, прочно сидели на игле. Не зря ведь наше поколение называют потерянным.
Не поверите, но после Чечни я полгода не мог устроиться на работу. Вроде, и специальность газоэлектросварщика востребованная, и на заводах вакансии есть, но как только в отделе кадров узнавали, что я вернулся из Чечни, прямым текстом говорили: раз оттуда, то психика нарушена, и такие работники не нужны.
Психика действительно была нарушена, впрочем, как у всех, кому довелось воевать. Первое время постоянно снились и бои, и ребята погибшие. Хочется всё забыть, а как – не знаешь. Всякое бывало: и кричал по ночам, и напивался до беспамятства. Многие через это проходят, но это вообще не выход! Единственное, что лечит, – это время. Двадцать лет прошло. Забыть полностью, что там повидал, не могу, но стараюсь не вспоминать, и легче становится.
В апреле этого года хотел съездить в Москву вместе с сослуживцами (с тремя из нашего призыва общаюсь, нашли меня буквально год назад), побывать в бригаде, отметить 20-летие с окончания второй чеченской войны, возложить цветы к мемориалу в честь погибших. Даже билеты купили, но из-за пандемии поездка сорвалась…
С трудоустройством помог Андрей Николаевич Рожнов. В то время он был начальником управления образования, я его знал как директора моей школы, кроме того, он преподавал историю. Однажды встретил мою маму, поинтересовался делами. Узнав, что меня никуда не берут, Андрей Николаевич позвонил знакомому с «Сухоложскцемента», и только благодаря этой протекции меня взяли в карьер помощником бурильщика. Работал там шесть ле, потом попал под сокращение. Поехал в Екатеринбург и устроился монтажником-высотником. Сейчас работаю в Тюменской области, занимаемся реконструкцией предприятия.
Мне и ордена не надо…
– Как-то товарищ спросил, горжусь ли я своим орденом, тем, что воевал. А я, честно признаться, награду после службы ни разу и не надевал. Да и героем себя не считаю. Герой – это тот, кто осознанно бросается в пожар или в воду, спасая чью-то жизнь. А мы не думали – просто выполняли приказ.
Орден и командировочные, которые нам были выплачены, в моем понимании лишь небольшая компенсация за моральный ущерб. Хотя мы даже не подозревали, что получим за службу деньги (один день там шел за два дня службы или за три дня трудового стажа). Но никакие материальные «привилегии» не возместят того, что довелось пережить. Хорошо, что у меня всё сложилось более-менее нормально, а сколько таких, кто вроде и вернулся живым, а оправиться от пережитого не смог… Не надо ни медалей, ни денег. Самое главное – чтобы горячих точек не было и восемнадцатилетним пацанам не приходилось расплачиваться жизнью за мирное небо.
